2002, 21 апреля

Молдавия: Кишиневская весна 2002 года

 

Прошло десять лет с тех пор, как Молдавия обрела независимость. Менялись политики у власти, принимались новые законы, надежды на лучшую жизнь сменялись разочарованиями и вновь надеждами.

«Положение в республике, к сожалению, очень и очень сложное. Я даже не боюсь сказать, что есть много студентов, которые голодают».

«Многие духовные ценности уже пропадают, исчезают, и озлобленность эта постепенно занимает все больше и больше пространства».

«Все об этом говорят: куда-то уехать, поменять среду. Но у меня так сложилась жизнь, значит, с этим городом и буду жить».

Владимир Ведрашко: Откровенные, иногда обжигающие признания: Так могут говорить только свободные люди. И это, наверное, главное, что изменилось за последние десять лет.

Как жители Молдавии оценивают перемены?

Некогда в Советском Союзе была такая республика — Молдавия, край изобильный и гостеприимный. По тогдашним меркам всего здесь хватало — и хлеба, и вина, и тепла, и света. Между прочим, 40 процентов советского виноделия приходилось на Молдавию, да и промышленное производство здесь было внушительным — машиностроение, легкая промышленность: Плохо ли, хорошо ли — но все это работало и создавало у людей естественное ощущение стабильности и уверенности.

Через десять лет после распада империи Молдавия, независимое государство, так и не смогла обрести ни новой стабильности, ни новой уверенности, ни нового благополучия. Достаточно сказать, что средняя зарплата по официальной статистике 603 лея или 45 долларов.

Сегодня Молдавия — это забытая территория, брошенная своими соседями и бывшими союзниками на произвол судьбы. Страна переживает тяжелейшую драму, о которой мало говорят за пределами Молдавии. Видимо, так уж повелось в последнее время в Европе: если не стреляют — то и ладно, значит как-то там люди живут. Но в этом кажущемся спокойствии живет немало людей — не все конечно, но, вероятно, большинство — чьи сердца разрываются от боли и недоумения, от гнева и — от бессилия что-либо изменить. Из четырех с половиной миллионов молдаван примерно один миллион где-то на заработках за границей. Судьбы многих из них складываются не слишком удачно, а уж судьбы девушек, причем, уехавших с самыми чистыми помыслами и искренним желанием обрести работу и построить счастливую семью, — их судьбы зачастую складываются трагически. Истории об этом уже вошли в документальные фильмы и спецдоклады правозащитных организаций.

Ну а те, кто остались в республике — и мужчины и женщины, — страдают от массовой безработицы, отсутствия перспектив, да и от потери жизненных ориентиров.

Люди живут в разделенной, плохо обустроенной стране. Ее небольшая территория между Румынией и Днестром, исторически известная как Бессарабия, и составляет сейчас собственно молдавскую территорию. А другая территория, еще меньше, между Днестром и границей с Украиной — находится в руках тираспольских властей, Молдавская Приднестровская республика, или, как говорят в Европе, Транснистрия.

О сложностях и противоречиях в этой части бывшего Советского Союза рассказывалось не так давно в программе «На том берегу Днестра».

Объективность требует рассказать и о том, что происходит на этом берегу Днестра, то есть в основной по территории и населению части Молдавии.

Молдавия расположена на юго-востоке Европы, между двумя большими странами Румынией и Украиной и занимает площадь меньшую, чем территория Московской области. Она всегда находилась в сфере чьего-то доминирующего влияния — в частности, Древней ли Руси, Галицко-Волынского ли княжества, Румынского ли королевства, Советской ли России.

Сейчас примерно две трети населения — молдаване, остальные — украинцы, русские, гагаузы.

В декабре 1991 года Молдавия обрела независимость и некоторое время находилась с Румынией в состоянии всестороннего сближения. Но как-то это всё проходило на уровне романтического увлечения. Румыны быстро смекнули, что любимые ими братья из-за Прута станут дополнительной головной болью, если не гирями на ногах. Да и Приднестровская война, по-видимому, сильно остудила объединительный порыв. Если бы пошел процесс объединения, приднестровцы были готовы в ту пору воевать с румынами, а эта перспектива для Бухареста, была мало приятной. Разоренная при диктатуре Чаушеску 22 миллионная страна еле-еле справлялась — и до сих пор еще не справилась со своими огромными социально-экономическими трудностями.

Кишиневская весна 2002 года началась с многотысячных манифестаций молодежи и студентов. Стержнем протестов стала защита права молдаван говорить на своем родном языке, изучать свою родную историю. Пришедшие в 2001 году к власти коммунисты решили в начале 2002 года формально превратить русский язык во второй государственный. Вместе с тем, в порядке так сказать, дерумынизации республики, была предпринята попытка навязать школам соответствующие новые учебники истории.

Итак, язык — это главный вопрос, вокруг которого и возникли волнения этой весной. На самом же деле, конечно, проблема языка лишь стала хорошим предлогом для того, чтобы оппозиция и выведенные ею на площадь люди громогласно выразили правительству свое недовольство. Да и естественный весенний порыв молодежи выйти на площадь, попеть, поплясать, тем более, под флагами соседнего государства — Румынии — тоже можно понять. Дело в том, что в начале 90-х годов, в Румынии царил дух вольнолюбия, антикоммунизма, молодежной инициативы, дух близящегося единения с братьями из-за Прута и создания Большой Румынии (или, как говорили по-старинке, Великой Румынии). То было яркое, полное романтики время.

И сейчас, когда молдавская молодежь выступает на площади иногда с теми же самыми припевками, с которыми выступали студенты в Бухаресте 11—12 лет назад — ты понимаешь, что просто пришло новое поколение, и ему тоже хочется свежего ветра перемен. И для поколения эпохи интернета источник перемен, конечно же, на западе. А на западе от Молдавии — Румыния.

И этой логике очень трудно что-то противопоставить. Да и незачем. В Европе постепенно растворяются границы, люди общаются и передвигаются всё более свободно. Именно так и хотят жить молодые граждане европейской страны Молдавии.

Но и проясним все же вопрос с языком.

Есть в Кишиневе Дом румынского языка — просветительский центр, помогающий школам и вузам да и всем желающим лучше изучить государственный язык республики.

Александру БАНТОШ, руководитель независимой неправительственной, и неполитической организации, которая называется Кишиневский Дом румынского языка. Его создали несколько лет назад по инициативе группы лингвистов и деятелей образования. Аргумент был один: в республике сложилось и сохраняется противоестественное и нетерпимое положение в области языка, препятствующее гармоничному общественному развитию.

Александру Бантош: Больше 12 лет прошло с тех пор, как в Молдавии было принято законодательство о языке. Тогда открылись большие возможности для распространения румынского языка и его повсеместного применения. На, практике, однако, мало что изменилось с тех пор. Румынский язык, государственный язык республики — остается маргинализированным в экономической и социальной сферах. Центр изучения румынского языка появился три с половиной года назад — именно для того, чтобы способствовать распространению знаний о языке и его литературных нормах. Наша аудитория — все, кто хочет научиться пользоваться румынским языком. Это не только молдаване, но и русские, украинцы, люди других национальностей. Кишиневский дом румынского языка — уникальное просветительское учреждение, мы — в стороне от политической борьбы и любых политических течений. История народа, его культура, его духовные корни — вот что нас занимает.

Владимир Ведрашко: Подъезд небольшого особняка, в одной из комнат которого мы беседуем с Александром Бантошем, недавно был подожжен злоумышленниками. Следы огня на стенах и потолке а также на улице показывают, что горел, по всей видимости, бензин разлитый снаружи и у входной двери. Разумеется в те дни, когда на центральной площади разворачивались протесты против административного насаждения русского языка, поджог в центре изучения румынского языка выглядел явной провокацией. Некоторые разгоряченные от негодования кишиневцы в порыве преувеличений сравнивали эту провокацию с поджогом рейхстага.

Александру Бантош, однако, уверенно занимается своим делом. Издает и редактирует просветительский журнал «Лимба Ромынэ», практически помогает всем, кто желает выучить язык. Средства собираются по крохам. Тут уместно вспомнить о так называемой поддержке из-за рубежа, о которой нередко говорят в Москве, подразумевая Румынию. Мне показалось, что такой поддержки нет или она явно незначительна даже в этом сугубо культурном заведении. Всё очень скромно и по-деловому как в кабинете школьного завуча. Да и в библиотеке всего пять тысяч единиц хранения, которыми с одной стороны директор гордится, а с другой — их явно не хватает для школьников, студентов, преподавателей.

Александру Бантош: При центре работают курсы румынского языка, их выпускниками уже стали две с половиной тысячи человек, имевших до этого самые поверхностные представления о румынском языке. А в прошлом году — при поддержке столичного мэра Серафима Урекяну — были устроены бесплатные занятия для журналистов, пишущих на русском языке. 105 человек занимались на этих курсах и сочли их полезными для повышения собственной квалификации. А в этом году при поддержке программы развития ООН мы организовали также бесплатные занятия для 340 человек, причем классы открыты не только в Кишиневе, но и некоторых других городах.

Владимир Ведрашко: Александру Бантош утверждает, что, несмотря на политизацию вопроса о языке и попытки узаконить русский как второй государственный, жители Молдавии всё больше тянутся к румынскому. И главное, на чем настаивают люди, чтобы учебники и кассеты для изучения румынского языка были действительно высокого уровня.

Александру Бантош: Недавно мы провели тестирование нескольких десятков потенциальных слушателей на предприятиях и в учреждениях — с целью выяснить каков же их уровень знаний, чтобы учесть это при создании новых учебных пособий. Работники центра были приятно удивлены: люди хотят, действительно хотят больше узнать о своей культуре и своем языке.

Владимир Ведрашко: Александру Бантош говорит о молдаванах, как о части румынского народа, и считает что изучение румынского литературного языка, помогает людям усваивать огромные культурные ценности и развивать межличностное общение.

Недавно я прочитал рецензию одного российского ученого на книгу «Языковый геноцид в образовании или разнообразие мира и права человека». Автор книги — известная исследовательница из Дании, социолингвист Товве Скутнаб-Кангасс, а сама книга вышла в Лондоне в 2000 году.

Рецензент приводит такие слова автора:

Если члены этнического большинства не имеют желания овладевать языком меньшинства, и наоборот, члены этнического меньшинства ограничены в своих возможностях овладеть языком большинства, то это неизбежно приводит к социальной разобщенности.

Похоже, Александру Бантош и работники Дома румынского языка как раз и стремятся облегчить общение и взаимное понимание между людьми.

Совсем другое впечатление оставляют некоторые слушатели радиостанции «Антенна-Ч» — кишиневской городской круглосуточной станции, чья программа «Ночной гайд-парк» — одна из самых популярных в молдавском эфире. Хоть и обращена она к тем, кто не спит, а таких, конечно, меньшинство.

Я слушал эту программу — размышления, реплики, иногда собственные стихи, звонят из разных городов и даже сел. Связь, как правило, неважная. Говорят по-румынски, и лишь изредка кто-то по-русски. При этом ясно, что все друг друга хорошо понимают, ибо продолжают и комментируют только что высказанное. Вот пример, запись сделана с эфира:

Звонок слушателя:

— Удивляет, почему люди говорят о прошлом и не говорят о сегодняшних проблемах, которые действительно созрели и которые надо решать.

Нужен порядочек, порядочек нужен в этой республике, пора избавляться от бандитов и террористов, от всяких отщепенцев, республика должна быть единой, неделимой, чтобы все жили здесь счастливо и дружно. Всё. Спокойной ночи.

Звонок слушателя:

— Если этому господину не нравится в этой стране, он может уехать в свою страну.

Владимир Ведрашко: Озлобленность и нетерпимость — с их проявлениями я встречался здесь редко, поэтому обратился за комментарием к известному молдавскому театральному режиссеру Серджиу ВУТКЭРЭУ. Он выпускник московского Щукинского училища, основатель и руководитель кишиневского театра имени Эжена Ионеско. Ставит мировую и румынскую театральную классику, Беккета, Островского, Гоголя, Шекспира, хорошо говорит на нескольких языках, преподает режиссерское мастерство во Франции, Японии, других странах.

Серджиу Вуткэрэу: — Сам народ, здешние румыны очень гостеприимные и очень порядочные люди. У них сохранилась та порядочность, которая присуща им испокон веков. Скромность эта: И вот этими скромностью и порядочностью часто пользовались другие, чтобы этот народ унижать. И у меня такое впечатление, что просто эта озлобленность, о которой ты говоришь, которая проявилась между людьми: я не рискну сказать, что это запрограммирована сверху, чтобы разобщить людей, но в этом тоже можно предугадать долю правды, что чем больше будут озлоблены друг на друга, тем они будут меньше заниматься проблемами, которые создаются сверху. И когда такая разруха и хаос в стране, конечно же, многие духовные ценности пропадают, исчезают. И озлобленность эта постепенно занимает все больше и больше пространства. Думаю, что люди сами от этого страдают, что в них появилась эта озлобленность. Я не думаю, что это делается с наслаждением.

Владимир Ведрашко: И всё-таки — о театре:

Серджиу Вуткэрэу: Поначалу нас считали, что раз театр Ионеско, значит — театр абсурда. Раз у них «Годо», раз у них «Лысая певица», значит они ставят только пьесы театра абсурда. Нет, конечно же. Мы стали ставить то, что нам нравилось и ставить так, как мы это понимаем.

У театра абсурда есть свои традиции. Клише, каноны, как нужно ставить пьесы театра абсурда. Я этого ничего не знал, не знаю и знать не желаю. Я против всякого рода канонов. Кстати, когда мы первый раз играли в Бухаресте «Лысую певицу» с бешеным успехом, румынская критика собрала нас и сказала, что да, конечно, спектакль своеобразный, но мы не можем считать, что это театр абсурда, театр абсурда играется не так, театр абсурда играется не так. Кто может мне сказать, как нужно играть, как нужно ставить?

В репертуаре у нас, есть еще «Король умирает», тоже Ионеско. Мы ставили «Чайку» Чехова, «Ревизора» Гоголя, «Сон в летнюю ночь» Шекспира, мы ставили современных авторов здешних молдавских, классику румынскую — «Кирица в провинции», Матей Вишник, румынско-французский драматург современный, сейчас работаем над «Волки и овцы» Островского, опять Гоголя будем ставить «Мертвые души», «Гамлета» недавно поставили Шекспира, то есть репертуар — разнообразный.

Владимир Ведрашко: Серджиу Вуткэрэу вспоминает свою учебу в Щукинском училище в Москве как золотое время. Это был так называемый национальный курс. Каждый год от одной из советских республик принимали несколько десятков студентов и готовили их специально для национальных республиканских театров. То, что Серджиу оказался именно в таком наборе, он считает своим огромным везением. Сегодня он признанный мастер, его труппа нередко гастролирует за рубежом.

Серджиу Вуткэрэу: Это, кстати, был первый театр в Республике Молдова, который стал выезжать за границу. Мы были первыми, кто играли во Франции, Испании, Италии, Англии, Египте, Японии.

Мы сами ездили, министерству культуры это было, извиняюсь за выражение, до фени — куда театр выезжает, чем он занимается: С министерством у нас постоянно были сложные отношения, потому что это единственный театр в Республике Молдова, у которого нет своего здания, нет своего помещения.. А требования к нам, как ко всем остальным. Более того, в этом году, новое министерство, которое пришло к власти, не нашло ничего лучшего, как срезать нам бюджет наполовину. Это единственный театр, которому урезали бюджет в этом году.

Очень сложно дать точную оценку ситуации, которая сложилась здесь в Молдавии. Потому что она такая непредвиденная, такая дикая, такая: не подчиняемая никаким законам, что просто сложно дать какую-то точную оценку. У меня такое ощущение, что я живу в каком-то диком заповеднике: людей просто закрыли здесь и проводят разного рода эксперименты.

К примеру: как поведут себя люди, если мы вернемся к коммунизму? Как нам будет? Когда весь мир идет вперед, старается весь этот коммунизм от себя оттолкнуть, забыть: Есть тут такая потребность: мазохистский такой интерес: а если вернуться — то как? А есть ли предел беззаконию, есть ли предел преступности, как бы вот такого рода вещи экспериментируются здесь. А если народ угнетать, сколько он потерпит? В состоянии ли он еще вот это вытерпеть? А если еще вот это?

Очень много уехало интеллигентных людей, хороших специалистов, медиков, профессоров, и неизвестно, вернутся они или нет.

Владимир Ведрашко: Я спросил Серджиу Вуткэрэу, видит ли он будущее для своих детей — тринадцатилентнего сына и двухлетней дочери — здесь в Молдавии, видит ли он для них здесь перспективу?

Сержиу Вуткэрэу: Нет. Категорически нет. Я их просто вывезу за границу и оставлю там, брошу, я их выгоню из этой страны, просто-напросто выгоню, даже если им придется пропадать — пусть пропадают где-то, но не здесь, здесь даже и пропадать стыдно и унизительно.

Владимир Ведрашко: Конечно, не все настроены так решительно, как Серджиу Вуткэрэу, не все отправляют своих детей за границу, некоторые отдают их учиться в молдавские вузы. Собственно, молдавские студенты и есть одни из главных героев кишиневской весны 2002 года. По словам старшего преподавателя кафедры французского языка молдавской Академии экономических знаний Елены Сырги, в республике 50 тысяч студентов. И лишь одна тысяча из них обучается за границей, в частности, в Румынии от 500 до 800 студентов.

Что касается преподавательских кадров, то их ставки очень низки. Например, у самой Елены СЫРГИ, преподавателя с 24 летним стажем зарплата составляет 900 леев, в то время как прожиточный минимум — 1180 леев. В пересчете на доллары названная зарплата равна примерно 70 долларам, а прожиточный минимум соответственно — 87 долларам. Зарплата преподавателя складывается из бюджетной части — это 17 долларов, и контрактной, то есть отчислений от студенческих контрактов на обучение. Сегодня 90 процентов молдавских студентов обучаются на контрактных условиях. При этом больше половины из них — деревенские ребята и девушки. Их родители отдают последние сбережения на то, чтобы дети могли учиться.

Год обучения в молдавском вузе стоит от 200 до 500 долларов, в зависимости от вуза.

Какова же атмосфера в студенческой среде?

Елена Сырги: К сожалению, в последние годы в нашей республике мы замечаем большое расслоение общества. И вот это расслоение общества оно конкретно сказывается и на психологии, и на мировоззрении студентов. Есть очень много хороших, талантливых, умных, интеллигентных студентов, но которые, к сожалению, из бедных семей, и они очень переживают, что они бедные. Они не имеют тех возможностей, которые имеют дети из зажиточных семей.

И вот это как-то — иногда прямо, иногда косвенно — влияет на настроение студентов.

Я всегда стараюсь в беседах с ними говорить, что знание — это богатство, которое у них и в голове, и в кармане. Это то, что им поможет дальше в жизни разобраться. Вот, приезжают дети из сел с большим желанием учиться. На первом, на втором курсах учатся очень хорошо, но потом некоторые попадают в какой-то пессимизм, потому что не видят перспективу. Они не знают, где они будут работать. В республике, к сожалению, закрыты фабрики, заводы, очень мало действующих предприятий, и больше всего детей пугает безработица:

Студенты очень интересуются современными проблемами, они читают газеты, имеют доступ к интернету, доступ к зарубежной печати, да и к местной печати, дети — образованные, они в курсе всех событий. Но, к сожалению, трудно им ориентироваться из-за того, что пресса, наша местная пресса — очень по-разному трактует один и тот же вопрос, феномен, политические события — совершенно по-разному, иногда диаметрально противоположно, и поэтому им очень трудно ориентироваться. Но мне кажется, что все-таки знание поможет им в жизни, поможет им разобраться, и я всегда говорю, что именно новое поколение сможет что-то изменить, я им говорю, что только вы с вашими новыми знаниями, с вашим новым мировоззрением сможете влиять на общество и сможете что-то изменить. Потому что положение в республике, к сожалению, очень и очень сложное. Я даже не боюсь сказать, что есть много студентов, которые голодают. Если за границей студент может где-то найти работу, то здесь невозможно. Они зависят только от родителей, и есть родители, которые не получают зарплату месяцами, и поэтому им очень сложно. Порой мы сами удивляемся, как они еще могут как-то существовать.

Душа болит, когда в глазах хороших студентов вижу большое разочарование, грусть, не видят они будущего своего, нет романтики, не видят радости жизни: И самое печальное, самое грустное состоит в том, что ты не можешь этому ребенку ничего обещать, не можешь, даже иногда очень трудно что-то аргументировать и внушить этому ребенку какую-то надежду на будущее.

Я надеюсь, что рано или поздно у нас все уладится.

Владимир Ведрашко: Рано — или поздно?

Елена Сырги: К сожалению, не так рано.

Владимир Ведрашко: Какие бы печальные мысли ни возникали в студенческих головах, сам возраст еще оставляет им право выбора: уехать или остаться. Как-нибудь все же устроятся, не пропадут. Быть может, еще в самом начале мне следовало сказать, что вообще-то в Кишиневе — на взгляд приезжего — люди живут примерно так же, как и в других странах. Днем все находится в движении, все куда-то идут и едут, заходят в магазины и выходят с покупками, машины заполняют улицы, люди улыбаются или хмурятся, разговаривают по мобильным телефонам и отдыхают в кафе и ресторанах . Город живет, дышит, шумит:

Художник Людмила ЦОНЧЕВА влюблена в Кишинев и вместе с городом переживает его метаморфозы. Ее отец — болгарин, мать — русская, Людмила — коренная кишиневка, хорошо известный и любимый многими художник. Выпускница ленинградского искусствоведческого факультета, выставляться начала в 1966 году. Она увлеченно рассказывает о том времени, когда происходила борьба официально и неофициального искусства. Да был прессинг, да, было давление, были известные социальные условия, но искусство, тем не менее, очень ярко развивалось, говорит Людмила Цончева.

Людмила Цончева: Сейчас все довольно однообразно, стандартно, по каким-то штампам — очень усредненным и давным-давно заигранным.

Вроде бы свободно все стали работать, вроде можно все делать — а ничего не происходит. На холстах ничего не происходит. Чехов когда-то писал как он ходил по выставке передвижников: ты смотришь картины забываешь, что тебе хочется закурить«. Понимаете? А сейчас ходишь по выставке и не забываешь, что тебе хочется поесть, попить кофе. Не захватывает. Причем я думала: вот идут годы, и, наверное, старые вещи устаревают. И вот недавно была выставка Греку — из частных коллекций — ничего не устаревает! Так же, как фильмы 60 годов — не устаревает. Потрясающе, оказывается, это становится все более современным, более философским: Постоянно открываешь какие-то новые стороны.

Сейчас нет яркого свободного развития индивидуальности. А это само по себе на голой земле не рождается. Всегда нужны какие-то корни, истоки, нужна среда. Мне жаль молодых художников. Потому что они не имеют питательной почвы.

Есть, конечно музеи. Есть мастера. Но необходимо личное общение.

Особенно у молодых, когда они еще достаточно хрупкие, формируют их какие-то личности, вокруг личностей молодые всегда концентрируются.

Владимир Ведрашко: Людмила Цончева предпочитает жанры, не связанные с социальной конъюнктурой. Она пишет натюрморты, портреты, пейзажи, в частности, городские, кишиневские.

Людмила Цончева: Вы знаете, у меня работы очень сильно связаны с этим городом. Так сложилась моя жизнь, что я никуда не уезжала, никуда не переезжала. Очень мало осталось людей таких, которые где родились, там и остались. У меня — так сложилось в жизни. И история этого города, его культура, какие-то личности, улицы, которые я безумно люблю, старые дома, переулки, специфика ритмов — это все мое. Оно ведь тоже меняется, и как-то — ошеломляет. Знаете, вот идешь по какой-то любимой, тысячу раз перерисованной улочке, или переулочку, знаешь кто когда жил: Среда кишиневская была очень любопытна, тут многие друг про друга знали: И вдруг, возникают вот эти нелепые особняки, выстроенные совершенно хаотично, без учета каких-то архитектурных особенностей этого южного города. Они как-то смотрятся вопиюще, так режут глаз, мешают. Меняется как-то все не в лучшую сторону. Теряется облик, к которому я привыкла, соответственно, меняется как-то среда. К ней трудно приспособиться, ее надо осознать. Видимо, нужно время на это.

Понимаете, тут многое еще связано с тем , что среда наша культурная кишиневская среда переломана. Огромное количество людей уехало. Все об этом говорят: куда-то уехать. Покинуть, поменять среду. Что-то сложилось очень неблагополучное. Да, это тоже не увеличивает кураж.

Это очень напрягает, все эти разговоры: единственный выход — это взять этюдники и уйти в пампасы. А когда соприкасаешься с природой, она всегда как-то регенерирует душевное состояние. Уходишь, начинаешь работать, и все куда-то отходит от тебя.. Хотя бог его знает — где-то что-то искать сложно. По молодости, может быть, можно. Наверное, люди не видят перспектив, вы знаете состояние республики. Я этих людей понимаю, и в этом отношении никаких осуждений быть не может. Но раз у меня так сложилась жизнь, значит так и будет — с этим городом буду жить, или — в этом городе.

Владимир Ведрашко: С личностями в Молдавии, как уже говорили мои собеседники, дела обстоят неважно. Слишком многие уехали. Цвет молдавской интеллигенции живет за границей. И даже известные некогда в Советском Союзе деятели — кинорежиссеры, композиторы — селятся в Москве или Бухаресте, не ощущая комфорта у себя дома, в Молдавии.

С дальним зарубежьем — понятно. А что происходит в ближнем? До ближнего — полтора часа на машине. Бендеры или, как еще называют этот город, Тигина — это уже Приднестровская республика, правда, сам город находится на правом берегу. Среди объявлений, расклеенных на стенах, я увидел и такое: Интернет-клуб, улица Сергея Лазо, 16.

Пока искал улицу, разговорился с прохожим и узнал, что дела тут, как он выразился, обстоят паршиво, вот только что вернулся из Италии. А до этого — работал в Португалии. А еще раньше — в Москве. Собрал денег на то, чтобы построить дом для дочери. Здесь, в Бендерах. Да, а где же! Вот тебе и раз.

И вспомнился мне опять ночной разговор в «Гайд-парке» на радиостанции «Антенна-Ч»:

Звонок слушателя:

— Я согласен, порядок здесь нужен. Такой порядок, как в Прибалтике — чтобы вообще с вами не разговаривали, ни на улицах, ни в других местах. Надо показать вам, где находится «там» — как в Грузии. Такие порядки вам нужны? Молдаване еще народ такой мягкий, но я думаю, что он возьмется за ум.

Владимир Ведрашко: И вот я в интернет-клубе. Говорю с его директором Владимиром ПАЛАДИЧЕМ. 25 лет, после окончания киевского радио-механического института он переехал сюда из Чернигова. Работал светотехником, специалистом по электронике и компьютерам. Сейчас — начальник отдела автоматизированных систем управления производством швейной фирмы «Вестра» в городе Бендеры. Продукция фабрики продается в Польше, Германии, Италии..

Владимир Паладич: У меня интересная работа. Я доволен в техническом плане.

На фирме мы работаем на французском оборудовании.

Есть тенденция развития компьютерной сети фирмы.

В техническом плане меня всё устраивает прекрасно. Конечно, финансовая сторона здесь никого не устраивает, здесь жить тяжело.

Думаю, что было бы неважно, к кому отойти — к Украине, к России — я думаю, что это было бы воспринято очень хорошо.

А насчет румынского языка: Вот мне, как технарю, просто было бы неудобно, если бы вся документация велась на румынском языке. Для меня это проблема. Я не то чтобы против румынского языка, но я живу здесь уже 25 лет, и я его не знаю — по одной простой причине, что я им не пользуюсь.

Есть у нас украинцы, болгары, и никто нас здесь не давит:

А с тем вопросом, что куда-то уехать — все упирается в деньги: были бы деньги — можно было бы и уехать.

Владимир Ведрашко: Я не мог не поинтересоваться у Владимира. Как работает экономика Приднестровья.

Владимир Паладич: Да никак она не работает! Многие заводы работают еле-еле:

Вот эта блокада, о которой говорят, тоже сыграла свою роль: даже те, кто работал на Россию, не могут вывезти свою продукцию. Там надо регистрироваться, там надо регистрироваться: это тяжело. И не у всех получается.

Владимир Ведрашко: Ваши надежды, которые были прежде — они сейчас оправдались, и если да, то в какой мере?

Владимир Паладич: Нет, не оправдались. У нас испокон веков специалистов не ценят. Да не только у нас — везде, в России, на Украине, в том же самом Кишиневе — везде одно и то же, не ценят специалистов. Все получают вот столько — значит, и ты должен получать вот столько. Если делаешь что-то хорошо, значит, еще больше будет нагрузка.

Немцы вот приезжали к нам, так они не могли понять, как мы тут живем. Но нам приходится. У нас человек должен уметь все — по-другому не выживешь!

Владимир Ведрашко: Кишиневская весна 2002 года: В мировой литературе и кино есть немало сюжетов, построенных на таком временном парадоксе: человек просыпается, а на дворе не новый день, а вчерашний. И так каждое утро. Или девочка не может повзрослеть и на всю жизнь остается ребенком. И от этого жизнь ее становится почти невыносимой. Молдавия никак не может повзрослеть, никак не может проснуться в наступающем дне, но все время просыпается во вчерашнем дне. Болезнь роста, ставшая хронической, затянувшаяся уже на 10 лет. Быть может, весна 2002 года станет для Молдавии началом новой судьбы. Признаков перемен к лучшему пока нет. Об этом и говорили мои собеседники. И надежд на скорые перемены у них тоже нет. Что странно и неестественно.

Тем не менее, история знает немало парадоксов и неожиданных, часто непредвиденных перемен.

Источник: Радио Свобода